Неточные совпадения
Левин вдруг покраснел, но не так, как краснеют взрослые люди, — слегка, сами того не замечая, но так, как краснеют мальчики, — чувствуя, что они смешны своей застенчивостью и вследствие того стыдясь и краснея еще больше, почти до
слез. И так странно было видеть это умное, мужественное лицо в таком
детском состоянии, что Облонский перестал смотреть на него.
Где те горячие молитвы? где лучший дар — те чистые
слезы умиления? Прилетал ангел-утешитель, с улыбкой утирал
слезы эти и навевал сладкие грезы неиспорченному
детскому воображению.
Любочка, в черном платьице, обшитом плерезами, вся мокрая от
слез, опустила головку, изредка взглядывала на гроб, и лицо ее выражало при этом только
детский страх.
Девочка действительно была серьезная не по возрасту. Она начинала уже ковылять на своих пухлых розовых ножках и довела Нагибина до
слез, когда в первый раз с счастливой
детской улыбкой пролепетала свое первое «деду», то есть дедушка. В мельничном флигельке теперь часто звенел, как колокольчик,
детский беззаботный смех, и везде валялись обломки разных игрушек, которые «деду» привозил из города каждый раз. Маленькая жизнь вносила с собой теплую, светлую струю в мирную жизнь мельничного флигелька.
— Папа, милый… прости меня! — вскрикнула она, кидаясь на колени перед отцом. Она не испугалась его гнева, но эти
слезы отняли у нее последний остаток энергии, и она с
детской покорностью припала своей русой головой к отцовской руке. — Папа, папа… Ведь я тебя вижу, может быть, в последний раз! Голубчик, папа, милый папа…
Ляховский с каким-то
детским всхлипыванием припал своим лицом к руке доктора и в порыве признательности покрыл ее поцелуями; из его глаз
слезы так и сыпались, но это были счастливые
слезы.
Торопливо кроились эти маленькие рубашечки-распашонки,
детские простынки и весь несложный комплект
детского белья; дрожавшая рука выводила неровный шов, и много-много раз облита была вся эта работа горькими девичьими
слезами.
Буди имя Господне благословенно отныне и до века!» Отцы и учители, пощадите теперешние
слезы мои — ибо все младенчество мое как бы вновь восстает предо мною, и дышу теперь, как дышал тогда
детскою восьмилетнею грудкой моею, и чувствую, как тогда, удивление, и смятение, и радость.
Авенир качал утвердительно головой, поднимал брови, улыбался, шептал: «Понимаю, понимаю!.. а! хорошо, хорошо!..»
Детская любознательность умирающего, бесприютного и заброшенного бедняка, признаюсь, до
слез меня трогала.
Как-то вечером Матвей, при нас показывая Саше что-то на плотине, поскользнулся и упал в воду с мелкой стороны. Саша перепугался, бросился к нему, когда он вышел, вцепился в него ручонками и повторял сквозь
слезы: «Не ходи, не ходи, ты утонешь!» Никто не думал, что эта
детская ласка будет для Матвея последняя и что в словах Саши заключалось для него страшное пророчество.
Ежели у него есть горе, то это горе
детское;
слезы — тоже
детские; тревоги — мимолетные, которые даже формулировать с полною определительностью нельзя.
Полуянов в какой-нибудь месяц страшно изменился, начиная с того, что уже по необходимости не мог ничего пить. С лица спал пьяный опух, и он казался старше на целых десять лет. Но всего удивительнее было его душевное настроение, складывавшееся из двух неравных частей: с одной стороны — какое-то
детское отчаяние, сопровождавшееся
слезами, а с другой — моменты сумасшедшей ярости.
Любовь Андреевна(радостно, сквозь
слезы).
Детская!
Только с отцом и отводила Наташка свою
детскую душу и провожала его каждый раз горькими
слезами. Яша и сам плакал, когда прощался со своим гнездом. Каждое утро и каждый вечер Наташка горячо молилась, чтобы Бог поскорее послал тятеньке золота.
Нюрочка добыла себе у Таисьи какой-то старушечий бумажный платок и надела его по-раскольничьи, надвинув на лоб. Свежее, почти
детское личико выглядывало из желтой рамы с сосредоточенною важностью, и Петр Елисеич в первый еще раз заметил, что Нюрочка почти большая. Он долго провожал глазами укатившийся экипаж и грустно вздохнул: Нюрочка даже не оглянулась на него… Грустное настроение Петра Елисеича рассеял Ефим Андреич: старик пришел к нему размыкать свое горе и не мог от
слез выговорить ни слова.
Конечно, все это проделал Вася и теперь с
детскою жестокостью хохотал над несчастною девочкой, у которой от
слез распухло все лицо.
Анфиса Егоровна вытирала платком катившиеся
слезы, а Нюрочка с широко раскрытыми, удивленными глазами боязливо прижалась своею
детскою головкой к отцу.
Целую ночь затем ей снился тот зеленый уголок, в котором притаился целый
детский мир с своей великой любовью, «Злая… ведьма…» — стояли у ней в ушах роковые слова, и во сне она чувствовала, как все лицо у ней горело огнем и в глазах накипали
слезы.
В подземелье, в темном углу, на лавочке лежала Маруся. Слово «смерть» не имеет еще полного значения для
детского слуха, и горькие
слезы только теперь, при виде этого безжизненного тела, сдавили мне горло. Моя маленькая приятельница лежала серьезная и грустная, с печально вытянутым личиком. Закрытые глаза слегка ввалились и еще резче оттенились синевой. Ротик немного раскрылся, с выражением
детской печали. Маруся как будто отвечала этою гримаской на наши
слезы.
Итак, я отправился один. Первый визит был, по местности, к Валахиной, на Сивцевом Вражке. Я года три не видал Сонечки, и любовь моя к ней, разумеется, давным-давно прошла, но в душе оставалось еще живое и трогательное воспоминание прошедшей
детской любви. Мне случалось в продолжение этих трех лет вспоминать об ней с такой силой и ясностью, что я проливал
слезы и чувствовал себя снова влюбленным, но это продолжалось только несколько минут и возвращалось снова не скоро.
Она подняла на меня свои кроткие большие глаза с опухшими от
слез веками. Меня охватила какая-то невыразимая жалость. Мне вдруг захотелось ее обнять, приласкать, наговорить тех слов, от которых делается тепло на душе. Помню, что больше всего меня подкупала в ней эта
детская покорность и беззащитность.
Турусина. Уж ты разговорилась очень. Я устала, дай мне отдохнуть, немного успокоиться. (Целует Машеньку; она уходит.) Милая девушка! На нее и сердиться нельзя; она и сама, я думаю, не понимает, что болтает. Где же ей понимать? Так лепечет. Я все силы употреблю, чтобы она была счастлива; она вполне этого заслуживает. Сколько в ней благоразумия и покорности! Она меня тронула почти до
слез своею
детскою преданностью. Право, так взволновала меня. (Нюхает спирт.)
Филоверитов стоял передо мной, как живой. Длинный, змееобразный, он взвивался, складывался пополам, ползал. Голос у него был
детский, плачущий, на глазах дрожали
слезы крокодила. И он так вкрадчиво смотрел на меня этими глазами, как будто говорил: а хочешь, мой друг, я засажу тебя за эфиопские спряжения?
В первой
детской мальчики спали. Во второй
детской няня зашевелилась, хотела проснуться, и я представил себе то, чтò она подумает, узнав всё, и такая жалость к себе охватила меня при этой мысли, что я не мог удержаться от
слез, и, чтобы не разбудить детей, выбежал на цыпочках в коридор и к себе в кабинет, повалился на свой диван и зарыдал.
Наконец, ее
слезы, ее просьбы, ее разумные убеждения, сопровождаемые нежнейшими ласками, горячность ее желания видеть во мне образованного человека были поняты моей
детской головой, и с растерзанным сердцем я покорился ожидающей меня участи.
Лето провел я в таком же
детском упоении и ничего не подозревал, но осенью, когда я стал больше сидеть дома, больше слушать и больше смотреть на мою мать, то стал примечать в ней какую-то перемену: прекрасные глаза ее устремлялись иногда на меня с особенным выражением тайной грусти; я подглядел даже
слезы, старательно от меня скрываемые.
Пробил ее мороз до костей в одном платьице, вздохнула она, отерла рукой
слезы и вошла потихоньку через девичью в
детскую комнату.
В ту пору я мог быть по седьмому году от роду и, хотя давно уже читал по верхам: аз-араб, буки-беседка, веди-ведро, тем не менее немецкая моя грамотность далеко опередила русскую, и я, со
слезами побеждая трудность
детских книжек Кампе, находил удовольствие читать в них разные стихотворения, которые невольно оставались у меня в памяти.
Андроника пришлось ей больше всего по душе, и она в каком-то
детском порыве прильнула лицом к его громадной, покрытой волосами руке, на которую так и посыпались из ее глаз крупные
слезы.
Вы с высоты своей непорочности, своей
детской чистоты роняете свои алмазные
слезы на этих несчастных.
«Ты помнишь
детские года:
Слезы не знал я никогда...
Уж милой Зары в сакле нет.
Черкес глядит ей долго вслед,
И мыслит: «Нежное созданье!
Едва из
детских вышла лет,
А есть уж
слезы и желанья!
Бессильный, светлый луч зари
На темной туче не гори:
На ней твой блеск лишь помрачится,
Ей ждать нельзя, она умчится!
Покрытый пеной до ушей,
Здесь начал конь дышать вольней
И
детских лет воспоминанья
Перед черкесом пронеслись,
В груди проснулися желанья,
Во взорах
слезы родились.
— Тошно мне, игумен… ох, тошнехонько! — с каким-то
детским всхлипываньем повторял Теплоухов, не вытирая
слез. — Руки на себя наложу…
Ах, как мучил его временами этот
детский голос… И он его больше не услышит на яву, а только во сне. Половецкого охватила смертная тоска, и он едва сдерживал накипавшие в груди
слезы.
Бывало, этой думой удручен,
Я прежде много плакал и
слезамиЯ жег бумагу.
Детский глупый сон
Прошел давно, как туча над степями;
Но пылкий дух мой не был освежен,
В нем родилися бури, как в пустыне,
Но скоро улеглись они, и ныне
Осталось сердцу, вместо
слез, бурь тех,
Один лишь отзыв — звучный, горький смех…
Там, где весной белел поток игривый,
Лежат кремни — и блещут, но не живы!
В апреле, перед Пасхой, я зашел как-то к Борису. День был на редкость теплый. Пахло талым снегом, землей, и солнце светило застенчиво и робко, как улыбается помирившаяся женщина после
слез. Он стоял у открытой форточки и нюхал воздух. Когда я вошел, Борис обернулся медленно, и на лице у него было какое-то ровное, умиротворенное,
детское выражение.
А если… если мои
детские, святые чувства, когда я жил с Ним, ходил пред лицом Его, любил и трепетал от своего бессилия к Нему приблизиться, если мои отроческие горения и
слезы, сладость молитвы, чистота моя
детская, мною осмеянная, оплеванная, загаженная, если все это правда, а то, мертвящее и пустое, слепота и ложь?
Сбивчиво и прерывисто полилось из дрожащих
детских губ горячее признанье. Заливаясь ежеминутно
слезами, рыдая и всхлипывая, Васса приносила свою чистосердечную исповедь.
— Мама! — могла только выговорить девушка, и горячие
слезы,
детские, сладкие, оросили руки и лицо баронессы.
Она бормотала: „Ах, как это хорошо!“
Детская радость на лице,
слезы, кроткая улыбка, мягкие волосы, выбившиеся из-под платка, и самый платок, небрежно накинутый на голову, при свете фонаря напомнили мне прежнюю Кисочку, которую хотелось погладить, как кошку…
И ни одного упрека, ни одного, за все те мученья… которые я доставила ему. Сколько ласки, сколько любви, сколько нежности!.. О, мой отец, мой дорогой отец, мой любимый!.. Чем только искупить мне мою вину перед тобою, мой необдуманный поступок?.. И я бранила себя и целовала его руки, эти нежные руки, гладившие мои щеки, мокрые от
детских, сладостных
слез…
Я ласкалась к отцу, и сердце мое уже не разрывалось тоскою по покойной маме, — оно было полно тихой грусти… Я плакала, но уже не острыми и больными
слезами, а какими-то тоскливыми и сладкими, облегчающими мою наболевшую
детскую душу…
Если и не заглушил он в себе этого зова в «горнюю», то растерял он, видно, всякую способность на
детское умиление, на
слезу, на отдачу всего своего существа в распоряжение небесных сил, на жаркую мольбу о наитии…
Не получая ответа, он тотчас вскочил с постели и, подойдя к кроватке Юрика, с озабоченным видом наклонился над мальчиком. Вмиг две горячие
детские ручонки схватили его руку и поднесли к губам, обливая ее
слезами.
Несмотря на усвоенный молодым Гариным от своего друга и руководителя взгляд на женщин, образ соблазненной им девушки, подруги
детских игр, из-за слабости характера оставленной им на произвол судьбы, окутанной даже для него полнейшей неизвестностью, словом — образ Александры Яковлевны нередко мелькал в его воображении и часто заставлял его среди разгара холостой пирушки, при звуках опереточных мотивов, под веселый говор продажных парижанок, поникать красивой головой, чтобы скрыть позорные, с точки зрения окружающих, светлые и чистые, невольно набегавшие на глаза
слезы, —
слезы угрызения совести.
Детская улыбка мелькала на губах Александра Иваныча и радостные
слезы катились из его глаз.
— Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! — слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых
детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать
детскими, добрыми, почти радостными
слезами.
— Боно, — проронили они еще тише и робче и, смаргивая
слезы, напряженно смотрели с раздирающей
детской тоскою на ту же глупо блестящую пуговицу.
Потом Юру унес с собою вихрь неистовых
слез, отчаянных рыданий, смертельная истома. Но и в безумии
слез он поглядывал на отца: не догадывается ли он, а когда вошла мать, стал кричать еще громче, чтоб отвлечь подозрения. Но на руки к ней не пошел, а только крепче прижался к отцу: так и пришлось отцу нести его в
детскую. Но, видимо, ему и самому не хотелось расставаться с Юрой — как только вынес его из той комнаты, где были гости, то стал крепко его целовать и все повторял...